Добавлено: Чт, 27 янв 2005, 4:51
Чарльз Лютвидж Доджсон родился в небольшой деревушке Дэрсбери в графстве Чешир 27 января 1832 года в многодетной семье приходского священника Чарлза Доджсона и Фрэнсис Джейн Лютвидж. Дети (а у Чальза было семеро сестер и три брата) получили домашнее воспитание, в котором закон Божий, иностранные языки и естественные науки сочетались с экстравагантной склонностью их отца к всевозможным играм и развлечениям. Именно в это время проявился интерес маленького Доджсона к лицедейству. Однажды он с помощью местного плотника соорудил театр марионеток, для которых писал пьесы и иногда принимал участие в представлениях. Нередко, переодевшись факиром, он показывал фокусы, вызывавшие удивление не только у детворы, но и у взрослых зрителей. Кроме того, Чальз увлекался "самиздатом" – писал, иллюстрировал и переплетал журналы и книги. В то время никто не мог предположить, что природная способность мальчика к пародии превратит его в знаменитого сказочника.
Как и его отец, Чарльз учился в Оксфорде – одном из старейших английских университетов. Своей специальностью он избрал математику. По окончании курса юный Доджсон получил приглашение остаться в Оксфорде. Осенью 1855 года он был назначен профессором математики колледжа Христовой церкви. По давней традиции преподавателям этого учебного заведения ставилось условие: он должен был принять сан священника и дать обет безбрачия. Доджсон принял эти условия. Лишь одно смущало молодого человека: он боялся, что ему придется отказаться от не подобающих церковнослужителю занятий – написания юмористических стихов, посещения театра и фотографии (в этом искусстве Долджсон достиг больших высот, заслужив славу одного из лучших фотографов XIX века). В 1861 году он все же стал диаконом: это было лишь первым этапом на пути к священству, однако последовавшее вскоре изменение университетского устава избавили молодого преподавателя от необходимости дальнейших шагов в этом направлении.
Вообще доктор Доджсон – а именно так звали профессора коллеги и знакомые – был личностью весьма необыкновенной. Его перу принадлежат солидные труды по математике, но особой виртуозности он достиг в составлении и решении шарад, головоломок и изящных логических парадоксов, способных поставить в тупик не только неискушенного человека, но и современный компьютер. Он много путешествовал, посетив кроме модных в то время европейских городов Петербург, Москву и даже… ярмарку в Нижнем Новгороде: человек с математическим складом ума восхищался русской архитектурой и театром и даже пытался учить русский язык!
Был у доктора Доджсона еще один "конек": он постоянно что-то придумывал. Некоторые из его идеи годы спустя были заново открыты другими людьми и нашли широкое применение. Он изобрел шахматы для путешественников с фиксирующимися на доске фигурами и приспособление для того, чтобы писать в темноте; придумал мнемонические методы для запоминания последовательного ряда цифр (сам он с их помощью мог безошибочно воспроизвести константу "пи" вплоть до семьдесят первого знака!) и т.д. и т.п. Доджсон изобретал новые игры и публиковал к ним привила. Также у него была необыкновенная страсть к всевозможным новшествам. Так, в своей работе он использовал по тем временам чудо техники – пишущую машинку. А в 1890 году, посетив выставку эдисоновского фонографа, он записал в дневнике: "Жаль, нам не дано забежать на 50 лет вперед и узнать это удивительное изобретение в его совершенной форме".
Серьезный, всегда одетый в темный костюм, Доджсон считался человеком весьма странным. Он вел строго упорядоченный образ жизни: лекции, математические занятия, прерываемые скромным ланчем, снова занятия, дальние прогулки (уже в преклонном возрасте по 17-18 миль в день), вечерняя трапеза вместе с остальными преподавателями и снова занятия. Всю жизнь он страдал от заикания и робости; знакомств избегал; лекции читал ровным механическим голосом. Он чурался общества коллег, за что заработал славу одинокого педантичного неулыбы. В то же время Доджсон очень любил детей, которые отвечали ему взаимностью.
"Разве можно было считать скучным человека, который умел сделать из носового платка мышь – и эта мышь бегала как живая! – писал Борис Заходер во вступлении к своему варианту перевода "Алисы" (а попыток переложить ее на русский язык было предпринято множество – слишком уж непростым оказалось это занятие). – Человека, который из простой бумаги складывал пистолет, – и пистолет этот стрелял почти не хуже настоящего! Разве можно было считать скучным такого необыкновенного выдумщика! Он выдумывал не только сказки – он выдумывал головоломки, загадки, игрушки, игры, да еще какие!.. Особенно он любил и умел играть… словами. Самые серьезные, самые солидные, самые трудные слова по его приказу кувыркались, и ходили на голове, и показывали фокусы, и превращались одно в другое – словом, бог знает что выделывали! И еще он умел переделывать старые, надоевшие стишки – переделывать так, что они становились ужасно смешными. Это, как вы знаете, называется пародиями. И даже собственное имя он переделывал до тех пор, пока оно не превратилось в то самое имя, которое значится на обложке сказки об Алисе и которого раньше не было ни у кого на свете: ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ".
Справедливости ради надо сказать, что этот псевдоним появился гораздо раньше – в то время, когда юный Доджсон начал писать юмористические стихи. Сначала он перевел данное ему при крещении имя Чарльз Лютвидж на латынь, что дало "Каролюс Людвикус". Затем он поменял два слова местами и снова перевел "Людвикус Каролюс" на английский язык. Получилось "Льюис Кэрролл". Так возник псевдоним, прославивший Доджсона далеко за пределами его родной страны – псевдоним, взятый человеком, который и не помышлял о карьере писателя.
Собственно, изначально не существовало и самой книги. Просто однажды, а именно 4 июля 1862 года, серьезный Доджсон и его коллега Робинскон Дакворд отправились на лодочную прогулку с дочерьми декана колледжа Христовой церкви Генри Джорджа Лидделла. Не успели путешественники разместиться в лодке, как девочки наперебой стали требовать сказку. "И, пожалуйста, мистер Доджсон, пусть там будет побольше всякой чепухи", – попросила средняя из сестер – десятилетняя Алиса. Ну о чем можно рассказывать сказку в жаркий июльский полдень, да еще сидя на веслах? Доджсон оглянулся вокруг в поисках темы. Он посмотрел на проплывающий мимо нагретый солнцем берег, на ерзающую от нетерпения девочку, и, не долго думая, произнес: "Алиса сидела со старшей сестрой на берегу и маялась: делать ей было совершенно нечего…"
Так появилась на свет история, которая впоследствии превратилась в книгу о приключениях в Стране Чудес. Интересно, что участниками этой захватывающей истории стали все участники памятной лодочной прогулки – в виде разношерстной компании, промокшей в результате заплыва в Море Слез (птица До-До, к примеру, – это сам рассказчик: заикаясь, он с трудом произносил свою фамилию, отчего получалось "До-До-До-Доджсон"). Ну и, конечно же, главной героиней была Алиса – реальная девочка, которой суждено было стать Музой Сказочника.
Отношения Доджсона с Алисой Лидделл и по сей день вызывают горячий интерес читателей. Поговаривают, что профессор, регулярно навещавший свою любимицу и посвящавший ей значительную часть свободного времени, испытывал к ней романтические чувства. Некоторое время спустя мать девочки стала пресекать эти встречи, настороженно относясь к странной привязанности Доджсона. Ходили слухи, что однажды он даже просил руки одиннадцатилетней Алисы – разумеется, когда та достигнет подходящего для вступления в брак возраста. Современники свидетельствуют, что ее взросление разочаровало Доджсона: Алиса-женщина, с которой профессору несколько раз довелось встретиться, вызвала у него лишь чувство грусти. В его сознании Муза навсегда осталась милым ребенком, которую он впервые увидел в далеком 1856 году.
Достоверных свидетельств этим слухам не существует: еще при жизни Доджсон уничтожил все страницы своего дневника, относящиеся к времени его общения с Алисой Лидделл. Однако, несмотря на печальный финал этой странной дружбы, образ дочери оксфордского декана остался в веках, перекочевав со страниц книг на театральные подмостки и телевизионный экран.
"Какой же я видел тебя, Алиса, в своем воображении? – писал Должсон в письме к режиссеру, который решил поставить сказку об Алисе на сцене. – Какая ты? Любящая – это прежде всего: любящая и нежная; нежная, как лань, и любящая, как собака (простите мне прозаическое сравнение, но я не знаю на земле любви чище и совершенней); и еще – учтивая; вежливая и приветливая со всеми, с великими и малыми, с могучими и смешными, с королями и червяками, словно ты сама – королевская дочь в шитом зoлотом наряде. И еще – доверчивая, готовая поверить в самую невозможную небыль и принять ее с безграничным доверием мечтательницы; и, наконец, – любопытная, отчаянно любопытная и жизнерадостная той жизнерадостностью, какая дается лишь в детстве, когда весь мир нов и прекрасен и когда горе и грех – всего лишь слова, пустые звуки, не означающие ничего!"
Хлебом Доджсона-математика были цифры, его богом являлась логика. Наверное, поэтому созданные им сказки, несмотря на всю свою лиричность, привлекают внимание ученых и наводят на мысль о компьютерной игре. Особенно интересна для подобного исследования "Алиса в Зазеркалье", в которой события разворачиваются на шахматной доске. Доджсон придумал реальную шахматную задачу, которая довольно точно совпадает с событиям, описанным в книге. Все фигуры соответствуют действующим персонажам, а Алиса, начиная игру на второй горизонтали как белая пешка, доходит до восьмой и становится Королевой. Едва ли у кого-нибудь из читателей хватило терпения расставлять фигуры на шахматной доске и менять их положение по ходу сюжета. Да в этом и нет необходимости. Сама по себе партия Доджсона будет выглядеть довольно сухой. Книга же читается на одном дыхании: Льюис Кэрролл создал волшебный мир, далекий от реальности и в то же время основанный на главных его заповедях – доброте, радости и любви.
К сожалению, обаяние сказок об Алисе сыграло с их автором злую шутку: мир превознес на крыльях славы Льюиса Кэрролла, а оксфордский ученый был забыт. Ночи напролет Доджсон убивал время, решая сложные математические пассажи, которые опубликовал под названием "Полуночные задачи, придуманные бессонными часами". Но любимая работа не приносила удовлетворения. Его имя обросло домыслами и слухами, чему немало способствовали получившие известность фотографии детей, особенно маленьких девочек "в костюме Евы". Доджсон переживал, что никто не помнит его научных трудов. На закате своих дней, устав от славы Кэрролла, он публично заявил, что "не имеет никакого отношения к какому бы то ни было псевдониму или книге, опубликованной не под моим настоящим именем"…
Доктор Чарльз Лютвидж Доджсон умер 14 января 1898 года в Гилфорде, куда поехал на рождественские каникулы к своим сестрам. Там он и похоронен. Над его могилой стоит простой белый крест. И все же суровый нелюдимый математик, снискавший сомнительную славу любителя маленьких девочек, навсегда остался в истории литературы человеком, который создал самые диковинные из сказок, когда-либо известных миру. Секрет книг удивительно прост: "Главное в книжке об Алисе – не загадки, не фокусы, не головоломки, не игра слов и даже не блистательная игра ума, а… сама Алиса, – писал Борис Заходер. – Да, маленькая Алиса, которую автор так любит (хоть порой и посмеивается над ней), что эта великая любовь превращает фокусы в чудеса, а фокусника – в волшебника. Потому что только настоящий волшебник может подарить девочке – и сказке! – такую долгую-долгую, на века, жизнь!"
Как и его отец, Чарльз учился в Оксфорде – одном из старейших английских университетов. Своей специальностью он избрал математику. По окончании курса юный Доджсон получил приглашение остаться в Оксфорде. Осенью 1855 года он был назначен профессором математики колледжа Христовой церкви. По давней традиции преподавателям этого учебного заведения ставилось условие: он должен был принять сан священника и дать обет безбрачия. Доджсон принял эти условия. Лишь одно смущало молодого человека: он боялся, что ему придется отказаться от не подобающих церковнослужителю занятий – написания юмористических стихов, посещения театра и фотографии (в этом искусстве Долджсон достиг больших высот, заслужив славу одного из лучших фотографов XIX века). В 1861 году он все же стал диаконом: это было лишь первым этапом на пути к священству, однако последовавшее вскоре изменение университетского устава избавили молодого преподавателя от необходимости дальнейших шагов в этом направлении.
Вообще доктор Доджсон – а именно так звали профессора коллеги и знакомые – был личностью весьма необыкновенной. Его перу принадлежат солидные труды по математике, но особой виртуозности он достиг в составлении и решении шарад, головоломок и изящных логических парадоксов, способных поставить в тупик не только неискушенного человека, но и современный компьютер. Он много путешествовал, посетив кроме модных в то время европейских городов Петербург, Москву и даже… ярмарку в Нижнем Новгороде: человек с математическим складом ума восхищался русской архитектурой и театром и даже пытался учить русский язык!
Был у доктора Доджсона еще один "конек": он постоянно что-то придумывал. Некоторые из его идеи годы спустя были заново открыты другими людьми и нашли широкое применение. Он изобрел шахматы для путешественников с фиксирующимися на доске фигурами и приспособление для того, чтобы писать в темноте; придумал мнемонические методы для запоминания последовательного ряда цифр (сам он с их помощью мог безошибочно воспроизвести константу "пи" вплоть до семьдесят первого знака!) и т.д. и т.п. Доджсон изобретал новые игры и публиковал к ним привила. Также у него была необыкновенная страсть к всевозможным новшествам. Так, в своей работе он использовал по тем временам чудо техники – пишущую машинку. А в 1890 году, посетив выставку эдисоновского фонографа, он записал в дневнике: "Жаль, нам не дано забежать на 50 лет вперед и узнать это удивительное изобретение в его совершенной форме".
Серьезный, всегда одетый в темный костюм, Доджсон считался человеком весьма странным. Он вел строго упорядоченный образ жизни: лекции, математические занятия, прерываемые скромным ланчем, снова занятия, дальние прогулки (уже в преклонном возрасте по 17-18 миль в день), вечерняя трапеза вместе с остальными преподавателями и снова занятия. Всю жизнь он страдал от заикания и робости; знакомств избегал; лекции читал ровным механическим голосом. Он чурался общества коллег, за что заработал славу одинокого педантичного неулыбы. В то же время Доджсон очень любил детей, которые отвечали ему взаимностью.
"Разве можно было считать скучным человека, который умел сделать из носового платка мышь – и эта мышь бегала как живая! – писал Борис Заходер во вступлении к своему варианту перевода "Алисы" (а попыток переложить ее на русский язык было предпринято множество – слишком уж непростым оказалось это занятие). – Человека, который из простой бумаги складывал пистолет, – и пистолет этот стрелял почти не хуже настоящего! Разве можно было считать скучным такого необыкновенного выдумщика! Он выдумывал не только сказки – он выдумывал головоломки, загадки, игрушки, игры, да еще какие!.. Особенно он любил и умел играть… словами. Самые серьезные, самые солидные, самые трудные слова по его приказу кувыркались, и ходили на голове, и показывали фокусы, и превращались одно в другое – словом, бог знает что выделывали! И еще он умел переделывать старые, надоевшие стишки – переделывать так, что они становились ужасно смешными. Это, как вы знаете, называется пародиями. И даже собственное имя он переделывал до тех пор, пока оно не превратилось в то самое имя, которое значится на обложке сказки об Алисе и которого раньше не было ни у кого на свете: ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ".
Справедливости ради надо сказать, что этот псевдоним появился гораздо раньше – в то время, когда юный Доджсон начал писать юмористические стихи. Сначала он перевел данное ему при крещении имя Чарльз Лютвидж на латынь, что дало "Каролюс Людвикус". Затем он поменял два слова местами и снова перевел "Людвикус Каролюс" на английский язык. Получилось "Льюис Кэрролл". Так возник псевдоним, прославивший Доджсона далеко за пределами его родной страны – псевдоним, взятый человеком, который и не помышлял о карьере писателя.
Собственно, изначально не существовало и самой книги. Просто однажды, а именно 4 июля 1862 года, серьезный Доджсон и его коллега Робинскон Дакворд отправились на лодочную прогулку с дочерьми декана колледжа Христовой церкви Генри Джорджа Лидделла. Не успели путешественники разместиться в лодке, как девочки наперебой стали требовать сказку. "И, пожалуйста, мистер Доджсон, пусть там будет побольше всякой чепухи", – попросила средняя из сестер – десятилетняя Алиса. Ну о чем можно рассказывать сказку в жаркий июльский полдень, да еще сидя на веслах? Доджсон оглянулся вокруг в поисках темы. Он посмотрел на проплывающий мимо нагретый солнцем берег, на ерзающую от нетерпения девочку, и, не долго думая, произнес: "Алиса сидела со старшей сестрой на берегу и маялась: делать ей было совершенно нечего…"
Так появилась на свет история, которая впоследствии превратилась в книгу о приключениях в Стране Чудес. Интересно, что участниками этой захватывающей истории стали все участники памятной лодочной прогулки – в виде разношерстной компании, промокшей в результате заплыва в Море Слез (птица До-До, к примеру, – это сам рассказчик: заикаясь, он с трудом произносил свою фамилию, отчего получалось "До-До-До-Доджсон"). Ну и, конечно же, главной героиней была Алиса – реальная девочка, которой суждено было стать Музой Сказочника.
Отношения Доджсона с Алисой Лидделл и по сей день вызывают горячий интерес читателей. Поговаривают, что профессор, регулярно навещавший свою любимицу и посвящавший ей значительную часть свободного времени, испытывал к ней романтические чувства. Некоторое время спустя мать девочки стала пресекать эти встречи, настороженно относясь к странной привязанности Доджсона. Ходили слухи, что однажды он даже просил руки одиннадцатилетней Алисы – разумеется, когда та достигнет подходящего для вступления в брак возраста. Современники свидетельствуют, что ее взросление разочаровало Доджсона: Алиса-женщина, с которой профессору несколько раз довелось встретиться, вызвала у него лишь чувство грусти. В его сознании Муза навсегда осталась милым ребенком, которую он впервые увидел в далеком 1856 году.
Достоверных свидетельств этим слухам не существует: еще при жизни Доджсон уничтожил все страницы своего дневника, относящиеся к времени его общения с Алисой Лидделл. Однако, несмотря на печальный финал этой странной дружбы, образ дочери оксфордского декана остался в веках, перекочевав со страниц книг на театральные подмостки и телевизионный экран.
"Какой же я видел тебя, Алиса, в своем воображении? – писал Должсон в письме к режиссеру, который решил поставить сказку об Алисе на сцене. – Какая ты? Любящая – это прежде всего: любящая и нежная; нежная, как лань, и любящая, как собака (простите мне прозаическое сравнение, но я не знаю на земле любви чище и совершенней); и еще – учтивая; вежливая и приветливая со всеми, с великими и малыми, с могучими и смешными, с королями и червяками, словно ты сама – королевская дочь в шитом зoлотом наряде. И еще – доверчивая, готовая поверить в самую невозможную небыль и принять ее с безграничным доверием мечтательницы; и, наконец, – любопытная, отчаянно любопытная и жизнерадостная той жизнерадостностью, какая дается лишь в детстве, когда весь мир нов и прекрасен и когда горе и грех – всего лишь слова, пустые звуки, не означающие ничего!"
Хлебом Доджсона-математика были цифры, его богом являлась логика. Наверное, поэтому созданные им сказки, несмотря на всю свою лиричность, привлекают внимание ученых и наводят на мысль о компьютерной игре. Особенно интересна для подобного исследования "Алиса в Зазеркалье", в которой события разворачиваются на шахматной доске. Доджсон придумал реальную шахматную задачу, которая довольно точно совпадает с событиям, описанным в книге. Все фигуры соответствуют действующим персонажам, а Алиса, начиная игру на второй горизонтали как белая пешка, доходит до восьмой и становится Королевой. Едва ли у кого-нибудь из читателей хватило терпения расставлять фигуры на шахматной доске и менять их положение по ходу сюжета. Да в этом и нет необходимости. Сама по себе партия Доджсона будет выглядеть довольно сухой. Книга же читается на одном дыхании: Льюис Кэрролл создал волшебный мир, далекий от реальности и в то же время основанный на главных его заповедях – доброте, радости и любви.
К сожалению, обаяние сказок об Алисе сыграло с их автором злую шутку: мир превознес на крыльях славы Льюиса Кэрролла, а оксфордский ученый был забыт. Ночи напролет Доджсон убивал время, решая сложные математические пассажи, которые опубликовал под названием "Полуночные задачи, придуманные бессонными часами". Но любимая работа не приносила удовлетворения. Его имя обросло домыслами и слухами, чему немало способствовали получившие известность фотографии детей, особенно маленьких девочек "в костюме Евы". Доджсон переживал, что никто не помнит его научных трудов. На закате своих дней, устав от славы Кэрролла, он публично заявил, что "не имеет никакого отношения к какому бы то ни было псевдониму или книге, опубликованной не под моим настоящим именем"…
Доктор Чарльз Лютвидж Доджсон умер 14 января 1898 года в Гилфорде, куда поехал на рождественские каникулы к своим сестрам. Там он и похоронен. Над его могилой стоит простой белый крест. И все же суровый нелюдимый математик, снискавший сомнительную славу любителя маленьких девочек, навсегда остался в истории литературы человеком, который создал самые диковинные из сказок, когда-либо известных миру. Секрет книг удивительно прост: "Главное в книжке об Алисе – не загадки, не фокусы, не головоломки, не игра слов и даже не блистательная игра ума, а… сама Алиса, – писал Борис Заходер. – Да, маленькая Алиса, которую автор так любит (хоть порой и посмеивается над ней), что эта великая любовь превращает фокусы в чудеса, а фокусника – в волшебника. Потому что только настоящий волшебник может подарить девочке – и сказке! – такую долгую-долгую, на века, жизнь!"