О том, что ЕГО пригласили на встречу в Лугу, ОН узнал в понедельник. Это было вечером. Снаружи расположился тихий сумрак. Нигде ничего. В лужском аэропорту ЕГО ждала служебная телега, на которой было написано «ЛМШ–2002». Она рванула с места и долго неслась по магистралям, шоссе, дорогам и тропинкам. В узкой тихой комнате сидел прямой, как палка, генерал Кишаев и ждал ЕГО. А у нижней ступеньки лестницы, льдисто отсвечивающей в полумраке коридора первого этажа, стоял наготове санитар...

В тот день часов в шесть вечера к НЕМУ пришли Муля, Лайза и Ильон Анеевич, и они, заверив Слона, что будут квартетом учить свойства медианы равностороннего треугольника, закрылись на чердаке. Правда, вместо свойств дурацкого отрезка они обсуждали особенности фигуры Капитолины Кирилловны. Но не в том суть... Суть даже не в том, что Муля вынула из кармана великолепный жевательный карандаш «Мышка без сахара», который сегодня купила в ларьке и который они тут же испытали на Слоне. И не в том суть, что ОН был в очках, а генерал протянул ЕМУ бумаги, которые ОН начал перебирать дрожащими пальцами. Суть в том, что раздался телефонный звонок, принесший радостную новость, — Ильон Анеевич приглашает ЕГО на встречу в Лугу.

Итак, ОН в Луге. Приехал первым, поэтому ЕМУ было суждено вместе с Мулей встречать всех остальных участников встречи ЛМШ-2002. Остальные — это братья по разуму из Сиверского, Екатерина I и Павел II из Петербурга, гостья из Собора и обитатели далёкой планеты Тахвина. Сам-то ОН их ещё ни разу не видел, а заочному знакомству был обязан Герсею Ламповичу.

А ещё ОН поёт. Песни. Хорошие. Хорошо. Очень. Когда ещё Муля и Клаша не знали о ЕГО существовании, то, послушав песни в ЕГО исполнении, подумали, что это поёт Вагутенко. Долго они не верили Герсею Ламповичу, пытавшемуся их убедить, что это поёт Ильон, но не Вагутенко, а другой...

Минут пятнадцать все простояли на перроне, ожидая, что наконец-таки из дверей вагона покажется ОН в своей знаменитой кепке. Увы! Не появился. В величайшей грусти прошли вдоль всего состава, повернули обратно. Когда уже сошли с платформы, обернулись, чтобы в последний раз бросить затуманенный взгляд на электричку, на которой ожидалось ЕГО прибытие. И тут они увидели нечто, заставившее их остановиться. Ильон Анеевич, почуяв недоброе, тоже обернулся. По его дрогнувшим кончикам ушей все поняли, что и он заметил ЭТО. На головном вагоне электропоезда большими буквами на ярком красном фоне было выведено: «К К Ж». Это же в корне меняло дело! Чувствовалось, что события принимают серьёзный оборот.

Опасения встречающих подтвердились, когда они, придя с вокзала к Герсею Ламповичу домой, узнали от Слона, что с Тахвины звонила какая-то дама и спрашивала Бог знает кого. Несомненно, это был ОН, а не она, потому что ОН не обитал на Тахвине и никогда не говорил женским голосом.

ОН сидел и пил. Бармен, навалившись грудью на стойку, уставился на телевизор. Приём здесь, в самой южной части мыса Дурдомный, был из рук вон плох, но бармен с унылым упорством смотрел на экран. Передавали дурацкую викторину с истеричными домашними хозяйками. ОН посматривал на бармена поверх своего бокала. На ЕГО лице была написана плохо скрываемая злоба — промежуточная стадия между скептической иронией и пьяным благодушием. ОН знал это, потому что видел своё отражение в зеркале за стойкой, и от этого злился ещё больше.

Кроме НЕГО в баре сидел только небритый старик в покалеченной шляпе и красных носках, который уже давно грел в пальцах пузатенькую рюмку. Время от времени он воровато оглядывался по сторонам и отхлёбывал глоток из бутылки вина, которую прятал в бумажном пакете с надписью «ЛМШ — это супер».

Вечер был тихий. Жарко снаружи, жарко внутри.

ОН встал. Старик оторвался от бутылки.

— Погодите, — остановил его старик. — Вы, по-моему, были моим студентом?

— Это всем так кажется, — чуть слышно пробормотал ОН.

Старик отхлебнул ещё глоток и сказал:

— Вы не переживайте. Любить можно только того, кто недоступен.

— Ты гений, старик, — ответил ОН и вышел из бара.

Был тихий вечер. Нигде ничего.